— Он не может стать на колени, батьку, у него колени разбиты, — объяснил я заминку со стороны пленного.
— Читай стоя, — не стал возражать атаман. Пленный беззвучно, одними губами прочитал «Отче наш» и трижды перекрестился.
— Пусть простит тебе Господь твои грехи, — промолвил атаман и выразительно кивнул мне.
Вот почему-то я был в этом заранее уверен, что из всех стоящих рядом он выберет именно меня. Одним слитным движением я выхватил кинжал и воткнул пленному в пустую глазницу, одновременно протягивая дальним концом клинка вдоль всей затылочной области. С негромким хрипом, уже мертвый, он упал нам под ноги. Не знаю, что за испытания мне атаман устраивает и что он увидеть хочет, но, как говорил один умный человек, не знаешь, как быть, — будь самим собой. Почистив кинжал о жупан покойника и вложив его в ножны, стал ждать дальнейших распоряжений.
— Закопайте его и приходите: каша поспела, — распорядился атаман, в очередной раз с веселым интересом разглядывая меня, и отошел к костру.
Стащив с покойника сапоги и уложив его в яму, я достал из рукава его жупана красную китайку, которую заблаговременно запрятал туда. Руки его были примотаны, так что потерять ее было трудно. Накрыв ему лицо, вылез из ямы и, глядя на неподвижных Демьяна и Давида, посоветовал им идти к костру, тут, мол, сам справлюсь. Давид, очнувшись, начал засыпать, а Демьян сверлил меня ненавидящим взглядом. Несмотря на все мои попытки наладить с ним отношения, он продолжал меня ненавидеть с жаркой, безответной страстью. И чем больше появлялось доказательств, что Оттар получил за дело, тем жарче становились его чувства. Это очень характерно для людей — винить в своих проблемах кого угодно, только не себя. Наконец он не выдержал и злым шипящим голосом негромко сказал:
— Что, понравилось тебе, Богдан, безоружных казаков резать?
— Нет, не понравилось, — коротко, стараясь не вступать в дискуссию, ответил ему.
— А по тебе не скажешь, рожа довольная, что с казака сапоги стащил!
— Он эти сапоги, как и твой друг Оттар, заработал, продавая наших девок татарам в неволю. Что-то больно ты таких казаков жалеешь, Демьян. И что ты мне на ухо шипишь, точно змея? Идем к казакам — скажешь, что у тебя на сердце, пусть товарищество нас рассудит.
— То никого не касается, только нас двоих!
— Забыл ты, видно, что не на гулянке мы с тобой, а в походе, и какая кара за разбрат в походе положена, видно, тоже забыл. Последний раз тебя прошу, Демьян, по-доброму прошу: попридержи свой язык. Следующий раз откроешь свой рот — доложу атаману.
Что-то невнятно шипя себе под нос, Демьян перебрался на другой край ямы, а мне, пока кидал шеломом землю, все не давала покоя мысль. Иисус рекомендовал прощать обиды брату своему, имелось в виду близкому человеку, не семь раз, а семьдесят семь раз. Поэтому никак не мог решить — проходит ли Демьян по этому критерию и как мне со счета не сбиться, чтобы на семьдесят восьмой раз начистить ему рыло, дабы за все семьдесят семь раз хватило.
После раннего ужина, или позднего обеда, атаман велел отдыхать, потому что среди ночи, ближе к утру, начнем переправу. Не успел задремать, как надо было вставать и выдвигаться пешком к берегу Днепра. С собой велено было иметь лук со стрелами, щит и любимое оружие ближнего боя против доспешного воина. Кто брал чекан, кто боевую палицу, я взял короткое копье. Грузились в лодку либо трое больших, либо четверо меньших казаков, затем один переправлял лодку обратно. Если бы не канаты, привязанные к лодке спереди и сзади, то без огней ночью попасть в то же место невозможно. А так у нас был аналог паромной переправы. Когда нужно было тянуть в противоположную сторону, кричали на лодке пугачом и совместными усилиями перетаскивали лодку через реку. За четыре ходки одиннадцать бойцов были переправлены. Демьян остался с лошадьми ждать нас на правом берегу.
Начало светать. Замаскировав свою лодку значительно выше по течению от татарской, которая стояла полностью вытянутой на берег, выдвинулись на место будущей засады. Холмик, на котором любил разбивать свой шатер Фарид, мы нашли без особого труда и начали искать подходящее место для засады. Практически на любом природном холме вы найдете пусть небольшой крутой участок. Как нетрудно догадаться, ни всадник, ни конь в здравом уме на такой участок не попрется, поскольку опасно. «Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет» — этот принцип пришел к нам из глубокой древности. Поэтому совместно было принято решение разместиться на крутом участке компактной группой. После приезда татар половина движется вверх по склону, вторая огибает склон и выходит в тыл, так чтобы между нашими траекториями выстрелов угол был около девяноста градусов.
Пользуясь свободным временем, каждая группа отработала скрытное передвижение по своему маршруту. Сначала у казаков получалось не очень. Но после разъяснения основных моментов все стало получаться. Каждый из бойцов был охотник, имеющий представление о скрытности. После того как они научились придавать своей согнутой фигуре естественные очертания, гармонирующие с окружающей средой, дело пошло веселей.
После полудня, оставив меня наблюдателем на вершине холма, все остальные собрались в компактную группу на крутом склоне и стали ждать. Фарид оказался человеком пунктуальным и не заставил нас долго томиться в неведении. Не успел я соскучиться в одиночестве, как Богдан уловил не слышные мне далекие инфразвуки и подал сигнал тревоги. Не став ничего проверять, я скатился к казакам и, шепнув «едут», занял место в своей группе, которой командовал Непыйвода. Вскоре сверху по течению Днепра показалась группа всадников, едущих широким фронтом в нашу сторону. Как я и предполагал, осторожный Фарид учтет проколы, допущенные купцом, и обязательно будет прочесывать местность на предмет чужих следов. Два десятка всадников выехали на холм, несколько из них в опасной близости от нашего отряда. Вскоре десяток отправился дальше, вниз по течению, двое поскакали к прибрежному лесу дежурить на берегу, двое — в противоположную сторону, на соседний холм: обозревать степные просторы. Один остался на коне и приглядывал за табуном, а пятеро начали споро разбивать небольшой шатер для пожилого татарина, усевшегося на коврик, который для него постелили, и хлебающего что-то из бурдюка. Указав Непыйводе на табунщика, я объяснил жестами, что пойду его снимать. Получив разрешение, двинулся в его сторону. В основном это совпадало с направлением движения нашей группы, но если им нужно было приблизиться к шатру, то я уходил от них назад в сторону табуна. Приблизившись к нему на расстояние в двадцать пять шагов, прекратил движение и взял его на прицел. Все воины были в сплошном доспехе поэтому заранее было оговорено, что бить либо в лицо, либо по ногам. У меня выбора не было. Взяв на прицел его лицо в кольчужной сетке, ждал сигнала, когда атаман крикнет пугачом. Услышав громкое «пу-гу», тот невольно повернул голову в мою сторону, и стрела, впившись ему под правый глаз, вышибла его из седла. Развернувшись в сторону шатра, увидел, что все кончено. Казаки добивали раненых и вязали двоих, Фарида и его старшего охранника, который, по словам уже покойного «языка», был в теме и знал детали.