Напоследок попросив Сулима побрить полностью голову пожилому и отобрав у него очень удобный топорик, дал ему понять, что дальше справлюсь сам, а он может отправляться за начальством. Но, умудренный жизненным опытом, Сулим чувствовал беспокойство от таких странных приготовлений.
— Богдан, я тебе не наказ даю, я тебя Христом Богом прошу: не замордуй их за ночь, иначе не сносить нам всем головы. Атаман приедет — сам нас порубит.
Выразив с помощью всех доступных звуков свое возмущение такими подозрениями, поклялся на кресте, что оба живы будут. С сочувствием глядя на пленных, не могущих пошевелиться, Сулим ускакал за подмогой, а мне пришлось продолжать подготовку к бессонной ночи.
Первым делом натаскал хворосту, конем приволок несколько сухих дровин, помня, как холодно под утро в лесу. А ведь прошло еще десять дней в сторону зимы, а не лета. Распалил костер, так чтобы он грел обоих привязанных к дереву. Дать им тихо навеки уснуть от холода не входило в мои планы. Нарубил лапника на одну постель, постелив, положил Дмитра пока отдыхать и мешать кашу в котелке, а сам принялся оборудовать рабочие места. Начал с пожилого, поскольку нужно было многое учесть и экспериментировать.
Для начала раздел молодого, верхнюю одежду сложил на коня, а белье порезал ножом на тряпки. Подумав, порезал и штаны. Труп конем утащил подальше в лес. Тряпками заботливо укутал шею пожилого. Затем пошел выбирать бурдюк, но, подумав, что доливать в него воду крайне сложно, остановился на кожухе молодого. Пришлось полазить по дереву, привязывая веревки к веткам, но в результате, вывернув кожух мехом внутрь, пришпилив с одной стороны к дереву, с другой — подвязав веревками, придал ему вид кожаного котелка или, точнее, кожаной канавы. Котелком, который нашел среди барахла пленных, начал наполнять кожух водой. Для этого пришлось вырубить четыре кола, забить их в землю между пленными и соорудить на них высокую табуретку. С нее и заливал воду, радуясь, что и с Кабаном она поможет. Ноги-то не казенные, да и Дмитру присесть надо с раненой ногой. Набрав воды, проделал в кожухе тонкую дырку, прямо над темечком пожилого. С помощью заостренной палочки отрегулировал поток — одна капля на удар сердца — и любовался проделанной работой. Все работало как часы, придется воду доливать и тряпки выкручивать, чтобы клиент не замерз ненароком, в остальном же из подручных материалов лучше бы и китайцы не сделали. Напоследок заткнул ему уши и вставил палку в зубы, пропуская веревки на концах палки у него за головой, и, натянув ему до предела губы в страшненьком оскале, связал веревки. С одной стороны, кричать не сможет, с другой — язык себе не откусит.
Пожилой и Дмитро косились на меня как на умалишенного, но ничего, еще не вечер. Насколько я помню, большинству хватает двух-трех суток. Пятеро суток — это уже мировой рекорд.
Пора было заняться Кабаном, который, придя в себя, беспрерывно матерился и грозил нам всеми возможными карами. Найдя подходящую веревку из конского волоса, растянул ему губы на манер пожилого, только без палки. Палка бы нам мешала. А так он и орать перестал, и язык не откусит, и зубы некоторые вполне доступны. Можно было приниматься за работу. Заткнув ему уши и поев каши с Дмитром, изложил ему принципы нашей дальнейшей деятельности. Он со мной не спорил, покорно соглашаясь на все, видимо вспомнив, что с буйными нужно на все соглашаться. Вырубив ему пару костылей, чтобы он не нагружал раненую ногу, подумал и разбил обухом топора коленные чашечки клиентам. Им они уже без надобности, а мне спокойней спаться будет, когда Дмитро на смене. Достав из сумки напильник, сел на табуретку и начал методично пилить один из нижних зубов Кабана.
— Смотри, Дмитро, самое важное — скорость. Не быстрее и не медленней. Пока ты говоришь двадцать два, напильник едет туда и обратно. Вжик, вжик, двадцать два, вжик, вжик, двадцать два, ты все понял?
— Да понял, понял, чего же тут не понять.
— Только смотри, когда первый зуб до мяса спилишь, я, может, спать буду, по мясу не тяни, сразу за другой берись. Как нижние спилим, за верхние примемся — так с Божьей помощью до утра справимся. И смотри, на напильник не дави — свободно пускай, чтоб легко шел, все понял?
— Да понял я, чего ты прицепился?
— Давай посмотрим, как у тебя выходит. Подходи ко мне, перехватывай напильник, пару раз вместе. Вжик, вжик, двадцать два, вжик, вжик, двадцать два. Теперь руку отпускаю и ухожу, а ты садись на стул. В ногах правды нет.
Дмитро бросал на меня встревоженные взоры, но пока делал, что говорят.
Я пошел прилечь на полчасика — уснуть вряд ли удастся, так хоть покемарить. Нас ждала трудная бессонная ночь.
Любопытство — это характерная черта человека, есть более любопытные, менее любопытные, встречаются патологически любопытные личности, но ни один душевно здоровый человек не лишен этой в высшей степени нужной для существования черты. Некоторые даже утверждают, что не труд, а любопытство сделало из обезьяны человека.
С моей точки зрения, вопрос спорный.
Не может одно любопытство так изменить обезьяну, причем во многом не в лучшую сторону, что из нее получится человек. Всегда эта теория вызывала здоровый скепсис, и не только у меня.
Ночью, когда пламя костра, потрескивание дров располагают к задушевной беседе, а удовольствие от того, что передал напильник сменщику, сам лежишь на попоне укрытый толстым овечьим тулупом, умиротворяет дух, не на шутку разыгралось любопытство и у Дмитра.
— Богдан, а зачем ты на того вуйка водой капаешь?