Шанс? Параллельный переход - Страница 104

104

Когда годами идешь к намеченной цели, жертвуя всем, то в конце пути в душе остается только пустота и понимание: цель не стоила и десятой части того, что ты положил на ее достижение. И тогда ты начинаешь понимать глубину истины, заложенную в абсурдном учении йогов: «Делай, что должно, но никогда не желай результата».

Подойдя к Айдару, я громко потребовал:

— С тебя двадцать золотых монет, татарин! Сулим, переведи.

— Я понимаю ваш язык, мальчик. Меня зовут бей Айдар Митлиханов, а какое у тебя имя?

— А меня зовут казак Пылып Вылиззконопель, — важно заявил я. Поскольку у казаков в ходу были прозвища и покруче, понять, говорю я правду или шучу, было невозможно.

— Вот твои монеты, Пылып, а на свой поединок ты тоже будешь заставляться? — В мой мешок упало еще двадцать золотых монет.

— Знамо дело, бей Айдар. Сулим, переведи. Всем, кто меня слышит, заявляю, что останусь живым и невредимым после поединка, и ставлю за то своих сорок золотых монет против десяти монет того, кто примет мой заклад!

— Не надо переводить Сулим. Я принимаю твой заклад. А почему ты так уверен, что жив будешь, Пылып?

Ну и семейка… Этот Айдар — змеюка похуже дяди.

И интуиция развита у него: с полуслова почувствовал, что со мной не все слава богу. Жаль, что так судьба повернула… Видимо, дураков так много на свете потому, что умные слишком часто убивают друг друга…

— А я и не уверен, бей Айдар, но сам посуди: если убьют, то мне монеты ни к чему, а жив буду — стану богаче на десять монет.

Айдар весело засмеялся, но вдруг резко спросил, обращаясь к атаману:

— А как зовут того славного атамана, под чьей рукой ходят такие казаки?

Атаман оказался на высоте. С важным видом он, глядя на Айдара наивными глазами, выдал:

— Так это ж мой сын! И назвали его в честь меня! Так что это мое имя — атаман Пылып Вылиззконопель!

Айдар криво улыбнулся: тут уже и тупой поймет, что над тобой смеются.

Тем временем крымчаки проложили прямо на вершине холма веревку и посредине положили копье. Пора было выходить на бой.

Было холодно, и дул ветер. Раздевшись по пояс и продемонстрировав, что на мне нет кольчуги, надел рубаху обратно, взял в руки самострел, стал на ближний ко мне край веревки. Тишина и покой заполнили меня, мне казалось, что я вижу нас обоих, застывших на разных концах веревки, и зрителей, стоящих с двух сторон, откуда-то сверху, где летают вольные птицы. Какие-то звуки и эмоции звали меня назад, и мне пришлось ненадолго проститься с тишиной. Благоразумно отойдя в сторону от веревки, пока я не готов к бою, увидел встревоженные глаза Сулима: видимо, вид у меня был еще тот.

— Тебе чего, Сулим?

— Татарин спрашивает — как ты его брата убил?

Вспомнил татарин мое обещание и решил с настроя сбить.

— Скажи, нож в глаз воткнул, а он не пережил такого позора — сердце остановилось.

Вновь отключившись от действительности, медленно шел к своему краю веревки. Видимо, мои последние слова пришлись татарину не по вкусу, мне казалось, что я физически ощущаю, как его трусит от злости. Не успел крымский бей дать команду на начало поединка, как татарин пульнул в меня стрелой. Мне даже особо уклоняться не пришлось: почему-то он решил, что я прыгну влево. Ну и что, что я стоял на правой ноге? — всегда можно на ней слегка развернуться, уводя корпус в сторону. Мы все проводили взглядом улетевшую стрелу.

— Сулим, переведи. Я продаю очень хорошую стрелу, которая лежит на моем самостреле, за смешную цену в десять золотых монет. Если кто-то хочет купить, пусть скажет уже, пока я не дошел до копья: потом продавать будет нечего.

Я не спеша двинулся вперед: у меня в запасе было девяносто два удара сердца. Крымский бей начал что-то торопливо говорить. Мой противник что-то кричал, но бей грозным окриком заткнул ему рот. Все-таки он его сын — неуловимое сходство чувствуется. Только папа умнее.

— Он покупает твою стрелу, — перевел Сулим. Сняв стрелу с ложа, подошел и протянул ее крымскому бею. Криво улыбаясь, он отсчитал мне десять золотых. Потом десять золотых отсчитал Айдар. Можно было ехать домой, но мой противник дальше желал моей крови и что-то громко кричал с выпученными от злости глазами.

— Он снова вызывает тебя на бой, бей кричит, что у него больше нету денег выкупать его дурную голову, а тот кричит, что или умрет, или тебя убьет.

— Сулим, переведи: я ставлю шестьдесят монет против его доспеха, что останусь живым после поединка. Бьемся, как прошлый раз. Если согласен, пусть тащит свой доспех.

— Богдан, зачем тебе это надо? Не гневи Бога, жадность до добра не доведет!

Атаману все происходящее не нравилось. Татары были возмущены моим поведением, могли и зарубить ненароком. Но у нас было еще двадцать душ полона и очень важный купец. Тем временем татарин притащил свой доспех и кинул мне под ноги. Шлем зажал, но мы не мелочные. Бросив сверху на доспех свой тяжелый мешок с золотом и окинув этот смешной мир, который мне снится, отсутствующим взглядом, положив новый болт в канавку ложа, я двинулся к краю веревки.

Крымский бей вновь дал команду на начало. Влюбленный в меня татарин не стал сразу стрелять, а медленно двинулся к копью, внимательно наблюдая за моими действиями. В моей голове было пусто, лишь на краю безбрежной тишины застыло сожаление, что не все так чувствуют обстановку, как Керим. Но их нужно учить. Этой благородной работой я и занимаюсь. А за учебу нужно платить. Может, у меня сегодня высокая почасовая оплата, но ведь я рискую. А риск оплачивается по отдельному тарифу. Не найдя в своих действиях ни малейшего отступления от высоких моральных принципов, формирующих стержень моей натуры, я, обрадовавшись, окончательно расслабился и начал слушать вечное НИЧТО, которое знает ВСЕ. Тем более что татарин добрел до копья и изготовился к стрельбе. Прошло двадцать семь ударов сердца. Мы стояли, было холодно, захотелось размяться. Когда я неожиданно присел на правую ногу, выставив левую в сторону, самострел непроизвольно приподнялся в моих руках, и татарин сразу стрельнул, но я уже перекатывался в нижней стойке на левую ногу, и стрела, пролетая, только слегка задела мою правую ногу чуть выше колена. Перекатывался недостаточно низко, чуть приподнял корпус, и нога потянулась вверх. Выхватив кинжал, отрезал от рубахи кусок полотна и, надорвав штанину верхних и исподних штанов, чтобы открыть рану, плотно забинтовал поверх штанины. Прошло пятьдесят два удара сердца. Подойдя к копью, мы стали друг против друга, и я посмотрел в его глаза. Он был спокоен — ярость ушла из его глаз, и страха в них не было. Он держал лук в левой руке, я самострел в правой, за пистолетную рукоятку. Повернул указательным пальцем предохранитель и слегка приподнял самострел, так что он практически уперся в крыло лука.

104